Вы здесь

Главная » Мои художества » СТРУНЫ МИРОСЛАВА

СТРУНЫ МИРОСЛАВА

(Сказка-посвящение)

Его руки с нежностью прикоснулись к струнам, и мир заиграл другими красками для тех, кто услышал его задушевный и неповторимый разговор с арфой…

В песне инструмента, ставшего за долгие годы его незаменимым другом, было столько разных оттенков, что каждая душа, которой она касалась, находила в этих необъятных просторах то, что нужно было только ей… Непостижимые тайны…Сказочную легкость…Хрупкую нежность…Исцеляющее спокойствие…Если бы за игравшим музыкантом следовал кто-то с пером в руках и повествовал о тех, кого пробудили волшебные струны, это было бы целое ожерелье историй. Впрочем, почему не рассказать вам их, ведь вы тоже знаете, какие глубины внутренних миров помогают постичь струны Мирослава…

 

***

Склонившаяся над колыбелью мать когда-то тихо пела посапывающему малышу:

«Нежной песней диких трав

и ковром из звезд хранимый,

Засыпай мой Мирослав…»

Через несколько лет мальчик с игрушечной арфой встретился взглядом с проходящей колдуньей. Испугавшись пронизывающего внимательного взгляда некогда очень красивой женщины, он вздрогнул. Но ее слова были неожиданно добрыми: «Славен будешь миром в душах, которые поверят тебе…»…

И эти слова сбылись. Игрушечная арфа была подарена младшему брату, а в руках Мирослава запела арфа настоящая, которую он постигал год за годом.

Но это постижение казалось ему недосягаемым. Томимый новыми далями в звучащих пространствах, он не уставал следовать за зовом той, чьи струны оживали под его пальцами…Иногда, устав, от бесконечного разговора, он резко вскакивал и бросал ее…И тогда в его руках плакала и стонала гитара, изнывая от страсти и разрывая души на части… Потом друг друга сменяли инструменты один диковиннее другого, которые на время становились его друзьями. Только на время… Виновато склонив голову, он снова обнимал арфу и нежно молил о прощении…И она отвечала ему новыми созвучиями, даря неожиданные озарения, и как будто добродушно улыбалась в ответ на все его метания…

Блуждая по разным музыкальным пространствам, Мирослав слышал не только себя, но и других…Иные песни были до краев наполнены болью. Иные сопровождали воинов в боях и воодушевляли их на победы…Но все это было чуждо ему. И он оставался верным себе, и его арфа пела о Доброте и Любви, Нежности и Безмятежности. А Тревога или Печаль, иногда появляющиеся в его песнях, недолго были его гостями, он твердо и вежливо выпроваживал их…

- Ты ничего не хочешь видеть вокруг себя и живешь сказками…- как-то сказал ему один из друзей…

- Сказка – это самая точная и честная реальность, если в нее верить…- невозмутимо ответил Мирослав…

От его многогранных разговоров с арфой оживали не только ее струны, но и души…Правда, сам Мирослав даже не догадывался, сколько душ он исцелил, прикасаясь к струнам своей любимой спутницы…

 

***

            …Однажды он пришел в старинный город…Причудливые башни и узкие улочки как будто погружали его в древние времена, и Фантазии о прошлом закружили в феерическом танце…

Он дошел до площади и заиграл…Жители города навсегда запомнили этот день, но никто не знал, как не знал и сам Мирослав, что его мелодии подарили новую жизнь человеку по имени Гвардиан. Его имя означало «хранитель», и он считал себя истинным стражем красоты.

Он писал стихи и старался не поддаваться модным веяниям, о которых узнал в одном из больших городов. По новым обычаям стихотворные строчки больше напоминали шумную бесформенную массу, полную нагромождений и непонятных приемов…И это считалось очень современным и свежим…

           

Вернувшись в свой город, Гвардиан долго не мог прийти в себя. Прежние красивые стихи, которые некогда выходили из-под его пера, больше не получались. Следовать новой моде он не хотел…Да и в родном городе его просто не поняли бы…То, что происходило в его душе, он сам назвал «Тоскозвонство», и даже попытался изобразить свое состояние в рифмах, но…Ничего не вышло. А когда он услышал безмятежную и дышащую поэзией игру Мирослава, понял, что исцелился…Он хотел подарить музыканту лист со стихами, но тот уже покинул старинный город. И Гвардиан, посмотрев с благодарностью туда, куда ушел мастер волшебных струн, еще раз перечитал новые строки:   

 

Летела песнь моя к далеким небесам,

Горела страсть моя, даруя жар кострам.

Стонала боль моих неисцеленных ран.

И душу мне рвала нещадно пополам.

Капелью раннею закапала слеза.

Всю бездну горечи в словах не рассказать.

Гори, душа моя, сжигая боль в огне.

Свети, звезда моя, прощая в тишине…

             

***

            «…Всю бездну горечи в словах не рассказать» - женщина, читавшая эти строки, грустно вздохнула. Она отложила лист со стихами и подумала о том, что бездна ее горечи поистине была ужасающей…

            Несколько месяцев счастья с человеком, который ворвался в ее жизнь как ураган, перевернули все представления о мире. Встреча с ним была неожиданной, но еще более неожиданными были чувства, которые он в ней пробуждал…Страсть, переплетаясь с ненавистью, жгла изнутри. Зависть и ревность к тем, кого окутывал нежностью его взгляд, доводили ее до изнеможения.

Но стоило ему вернуться к ней внимательным и заботливым, как ее обиды тут же растворялись в сладкой лжи его слов, которым ей так хотелось верить…Так не могло продолжать долго, и все закончилось, когда очередная юная спутница этого вечного странника смогла вытеснить ее из его жизни…

            Женщина еще раз перечитала стихотворение. Она слышала, что Гвардиана вдохновил на эти строки неизвестный музыкант. Впрочем, вскоре узнала и она, как волшебник с арфой умеет исцелять своей неповторимой музыкой…

            В один из ярких дней, когда даже добродушное солнце не в силах осветить душу, залитую темной горечью, она вышла из дома и отправилась, куда глаза глядят. Она не помнила, как очутилась за городом и шла по дороге, ведущей к лесу. У одиноко стоящего дерева ее внимание привлек человек, задумчиво глядящий вдаль. В его руках была арфа, но в тот момент она молчала. Их взгляды встретились, и…Нет, никаких волн и никакой страсти они не почувствовали. Речь шла о другом. Он увидел в ее взгляде отчаяние и безнадежность, и молча коснулся струн…

           Песня его арфы была важнее, чем тысячи утешительных слов, которые он мог бы сказать… Впрочем, он так и не произнес ни слова. И она не нарушила этот разговор ненужным шумом пустых фраз ни о чем. Ее благодарность он прочел во взгляде, в котором больше не было ни отчаяния, ни безнадежности. Правда, что там было, он так и не понял. Для него было ясно другое: что-то произошло внутри нее, пока она его слушала…И она не хочет об этом говорить. Да и правда, зачем? Если случилось главное, ради чего поют струны его арфы…

            Вечером женщина писала в письме своей подруге:

«Больше не беспокойся обо мне. Я сегодня выздоровела. Эта девочка не виновата в моих потерях. То, что стало больно с ним, уже было раненым до него. И не ее вина, что ему интереснее слышать веселые речи и смотреть в светлые, не наполненные заботой и грустью глаза. Юный легковесный задор привлекательнее напряженной зрелости…Мне больше неинтересно купаться в своей боли. Там я уже была, а теперь я хочу увидеть другие дали.  Я уезжаю путешествовать в другие страны…»   

***

            А тем временем Мирослав продолжать бродить по свету и исцелять людские души… Иногда создавалось впечатление, что он касается струн не только своей арфы, но и струн каждой из этих душ и тонко чувствует, как именно нужно сыграть на них, чтобы они пели в унисон с его арфой…Непостижимы были его пути к каждому из тех, кто слушал его и как будто заново открывал для себя мир вокруг себя.

            Самого же Мирослава открытия ожидали везде: в порывистых движениях ветра, в величественном шествии солнца, в нежном шепоте моря, в таинственном шелесте леса…И даже висящие яблоки и ягоды ежевики казались ему поющими свою песню – о том, как наполняется силой плод, обласканный солнцем…

            Именно об этом он размышлял, сочиняя новую мелодию, когда к нему подошел старик с глубоким взглядом…

            - Мир ждет новая песня? – спросил он у Мирослава.

            - Я надеюсь. – Ответил музыкант, почему-то не удивившийся неожиданному появлению старца.

            - О чем поет твоя арфа?

            - О создании…о тех гранях реальности, которые очень важны для меня. Каждый выбирает сам, с кем и о чем ему петь. О Смерти и потерях поют войны. О разлуках поют несчастные влюбленные. О разрушении цветущего поют болезни. О безысходности поют те, кто проводил горячо любимых в край, откуда не возвращаются…Я не хочу петь с ними. Я хочу петь с теми, кто мне ближе.    Не потому, что не могу. Могу. И пою, когда путь отнимает все силы, а скорбь до неузнаваемости искореживает душу. А когда холод сковывает все живое в ней, мой голос смолкает. И порой мне кажется, что времена моих песен прошли…

Но каждый раз, когда я чувствую, что ошибся, и мне суждено петь дальше, я с благодарностью гляжу в небеса и посылаю им хвалу… Невероятно счастье проснувшегося ото сна и постигающего новый день и новый мир вокруг себя. Неизмерим восторг вновь нашедшего себя и открывающего скрытые грани собственной души. Неописуемо чувство движения того, кто еще совсем недавно не мог сделать и шагу. Не рассказать, что творится во внутренних мирах создающего новую песню. Особенно если он долго был скован цепями молчания, и вдруг вновь ощутил внутри, казалось, забытое биение...

           Старик внимательно слушал Мирослава, но когда музыкант умолк, в наступившей тишине прозвучали неожиданные для музыканта слова.

            - Будь осторожен, когда просыпаешься от внутреннего сна или выходишь из молчания. - Задумчиво произнес старик. - Все, чему предстоит родиться в твоем новом дне, легко искалечить или погубить суетой и неумелым рвением. Каждая грань создающегося – будь то танец, песня, картина, стихи, скворечник или вышивка, хочет своего внимания. Но это не терпит все сжигающего пламени.

            - Кто же способен усмирить огонь? – удивился Мирослав.

            - Вода мудрости. Она знает, что неуемный огонь быстро испепеляет рвение. И оно сменяется усталостью и небрежностью. И на полотне остаются только резкие мазки, оставленные бурной страстью. Но ведь задуманы они были только как фон. А внутреннему взгляду художника был явлен огненный танец пылкой красавицы с испепеляющим взглядом. Но нет на картине ее черных зовущих глаз, нет летящих одежд и ярости вскинутых рук. Все это сгорело неродившимся в пламени суеты и осталось за гранью видимости близорукой небрежности. И так и осталось только фантазией художника. Или какофонией звуков трепетного музыканта…

 

***

            С тех пор Мирославу казалось, что эти слова звучали для него всегда, когда ему хотелось оживить звучание своей арфы новой песней…И он бережно ловил каждый звук, представлявшийся ему то маленьким эльфом, то прекрасным цветком, то легкой волной, то трепетными крыльями улетающей бабочки…И его арфа продолжала петь, рассказывая о том, каким может быть мир, увиденный глазами музыканта…

Какой может быть сказка падающего снега, нежное напоминание о чуде, воплощение мягкой красоты, деликатное возвращение в реальность, бережно преображенную им же самим. Трепетный танец белоснежных фей, не похожих одна на другую…

           Другая его сказка рассказывала о каплях дождя и о том, как непохожи оказываются их судьбы. Эту историю нашептал ему дождь. Глядя на падающие с неба капли, Мирослав вдруг увидел, что каждую из них ожидает свой путь.

Несколько капель превратились в слезы, оставляя след на щеках и в душе расстроенной девушки.

 

Одна из частичек пролившегося дождя стала последней каплей в забившемся фонтане…

Еще одна капля упала на картину, которую не успел спрятать от небесных струй замечтавшийся художник. И, смешавшись с красками, стала тем штрихом, который он долго искал, чтобы закончить свое творение.

 

 

 

 

Мирослав улыбнулся, когда увидел, что одна из капель спасла маленького гнома, умиравшего от жажды. А ее подруга упала на нос спящего старика, и, резко проснувшись, тот увидел, что к нему приближается змея. И это странное пробуждение стало его спасением…           

                          

 

 

 

***

            Окутанный своими мыслями и фантазиями, Мирослав не сразу заметил, что звуки его арфы заставили остановиться пробегавшую мимо девушку. Она села рядом с ним, и когда музыкант увидел ее, сначала ему показалось, что она сидит неподвижно, погруженная в свои мысли. Но он тут же почувствовал напряжение, исходящее от нее.

Он перестал играть, и она, вздрогнув, посмотрела на него настороженным взглядом.

            - Что с тобой? – Дружелюбно спросил Мирослав.

            - Я снова с ним поспорила. – Твердо, даже с оттенком гордости ответила девушка.

            Мирослав понятия не имел, с кем именно поспорила юная красавица, и тем более не понимал, почему споры с этим незнакомцем были так важны для нее. Все же он решил продолжить разговор.

            - Зачем ты с ним споришь?

            - В этих спорах я понимаю, с чем на самом деле не согласна и так нахожу себя саму. Без удобных для других масок покорности и услужливости.

            - Но ведь он делает тебе больно своими резкими словами. – Мирослав не сомневался, что ей было больно. Слишком напряженно выглядела эта упрямица, пытавшаяся казаться гордой.

            - Скульптор тоже делает больно камню, когда вытаскивает из него образ, который видит в нем. Движениями острого резца он освобождает от всего лишнего ангела, человека, зверя или что-то еще, что сначала видит только он. Так и я, как тот камень, преображаюсь через боль.

            Мирослав терпеливо выслушал ее, а потом осторожно произнес:

            - Но ведь твоя душа – не камень. Это он способен вынести удары резца. И нанесенные ему раны превращаются в прекрасные изгибы. Но это может вынести только твердый камень. А раны на твоей душе от резких слов не превращаются в красивый образ. Уродливые шрамы, истекающие кровью, и нестерпимая боль, наверное, нужны тебе, если ты считаешь этот опыт преображением. Я допускаю, что это может быть нужно. Но красоты и смысла в этом не вижу. Человеческие души часто исцеляются через боль. Но я никогда не понимал, почему так происходит. Мне всегда казалось, что души слишком хрупки, и к ним нужно прикасаться очень бережно. Чтобы не убить в них что-то живое и важное. А давай я иначе попробую помочь тебе встретиться с собой настоящей?    

Арфа запела, и девушка как будто очутилась в другом измерении. Да и сама она была другой. Такой ее почти не знали, она боялась раскрывать эту часть себя. Нежность, хрупкость и ранимость, прятавшиеся за маской цинизма и холодности, откликались на призыв Мирослава и выходили из своего укрытия. Звуки арфы осторожно касались ее души и открывали, казалось, плотно закрытые двери. А ярость, возмущение и жажда с пылом отстаивать свое мнение оказались такими же гримасами, которыми боль искажала ее настоящую. Впрочем, это тоже была ее правда. Только правда ее в боли.

А теперь она чувствовала себя иначе. Ей не бросали вызов, созданные ее пером строки не вычеркивали, выращенные ее руками живые ростки не топтали…И у нее не было ощущения, что ее саму оценивают, испытывают, вычеркивают и топчут… Теперь она знала, как может раскрываться душа, которую просто и бережно принимают…Потому что она есть. И все….

 

***

            Глядя вслед успокоившейся девушке, Мирослав вспомнил другой разговор. Однажды он играл на лесной поляне, и вдруг увидел, что под его музыку танцует молодая женщина. Самозабвенно, не оглядываясь, погружаясь в танец до самых глубин…

            Музыкант продолжал играть, пока женщина не остановилась. Она устало вздохнула и прилегла на траву. Несколько минут они молчали. Потом она встала и подошла к нему.

            - Спасибо. – Просто сказала она. – Ты знаешь, я очень долго не танцевала. Боялась.

            - Почему? – удивленно спросил Мирослав.

            - Однажды мой танец рассмешил тех, кому я хотела раскрыть всю свою душу. Я не могла рассказать о своей страсти в словах, и поведала об этом в движениях. Но мне объяснили, что так не танцуют, что я не следую правилам и вообще…Знаешь, я не очень умею объяснять что-то словами. Ты видел, как я танцевала. Вот мой разговор. Ты не указывал мне, что я делаю не так, не критиковал меня, не сравнивал меня ни с кем…И теперь я больше не боюсь двигаться…Ты подарил мне новую жизнь. Как я могу поблагодарить тебя?

            Мирослав улыбнулся:

            - Потанцуй еще.

            Она улыбнулась в ответ и, взмахнув руками, как крыльями, ответила на его просьбу…

           Под звуки арфы она танцевала к своим новым воплощениям и образам, о которых еще совсем недавно не смела даже мечтать...

И однажды Мирослав увидел, как на одной из площадей, где когда-то играл и он, эта женщина танцевала в плотном кольце из тех, кого восхищали ее порывистые движения, и которым не приходило в голову бросить в нее камень из колких замечаний.

Никто не знал, что музыкант, наблюдавший за этим танцем, когда-то помог его исполнительнице сбросить с себя оковы страха и сомнений.

 

***

            Так бродил по свету музыкант, сопровождаемый своей подругой арфой. Предсказание колдуньи сбылось: Мирослав обрел славу человека, приносящего мир людям, поверившим ему.

А когда он в очередной раз отправлялся в неизведанные дали, его провожала песня тех, чей огонь он зажег своими мелодиями и своим желанием деликатно и осторожно прикасаться к человеческим душам…

Вдаль от боли сбегу за мечтой незнакомыми тропами,

Не живой, а смертельный сжигал мою душу огонь.

И неважно, что чувства так жалятся быть одинокими,

Сердце шепчет: «ты прошлое в мыслях ненужных не тронь».

 

Постижения грани бывают горьки, неприветливы…

Только где-то внутри светлый образ так греет теплом:

Новый день обнимает тебя золотыми рассветами

Тех путей, где нет места давящей тоске о былом.

 

P.S. Эта история недаром названа "Сказка-посвящение". Она  посвящена конкретному человеку, очень талантливом\у и доброму музыканту. Те, кого хотя бы однажды коснулись своим волшебством его струны, знают его под именем Элизбар

https://vk.com/alizbar

http://vk.com/harptherapy

http://vk.com/club2110328

http://alizbar-harp.com

http://youtube.com/alizbar